Идем по улице, воздух морозный и свежий.
Я сводил ее на балалайку, как она и просила. Ей почему-то
очень хотелось услышать, как звучит этот инструмент.
Я колебался, но концерт удался. Поэтому она кажется веселой,
хотя и немного задумчивой.
На ней белый плащ, говорит, что пояс от него безвозвратно утерян.
Она очень худая, почти совсем ничего не ест. Наверное, ей кажется безумием
то количество кофе, что я пью. Она кофе не пьет, вернее пьет только,
когда мы вместе.
Она не понимает, как можно идти и пить один кофе. Тогда нужно что-то сначала съесть.
Хоть что-нибудь. Ей это кажется правильным.
Как кажется правильным и то, что мы пьем чай с бутербродами и сладостями.
Такая идея ей по душе. Не так, как японцы пьют чай без всего.
На концерте она пыталась петь. Русский она еще плохо знает, но она пыталась.
Мне интересно, какими мы ей кажемся?
Говорит, что ее учительница в балетной школе в Монако была русской.
И поэтому это оставило свой след. Интересно, это судьба? Или просто так
сложились обстоятельства, что у нее теперь опять русские сезоны,
только я представляю и все декорации и костюмы, и танцы.
Я о чем-то ей говорю. В основном я пытаюсь шутить. Я очень редко бываю серьезным.
И тогда она вдруг берет меня за руку, сжимает ее и говорит. Что вот когда я уеду,
и если вдруг где-то она услышит балалайку, то непременно вспомнит меня и будет плакать.
Мне кажется такая идея невероятной, я пока не могу представить, что все когда-то изменится.
Я думаю, что впереди еще целый вечер, что можно говорить о чем угодно, и кофе еще не пит,
и эта осенняя ночь так свежа и приятна.